Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ] - Николай Александрович Баранов

Сильны татары, организованы в стальной кулак. Может и все силы Руси не перемогли бы их в чистом поле. Но можно же было встретить их на засеках, в лесной дебри, где русским драться знакомо и привычно. Отбили бы. Может и не разбили, но отбили бы точно. А там и замириться стало б можно. Но — увы! Вон, даже Великий князь Владимирский Юрий Всеволодович не спешит на помощь Рязани, хоть и считается, что находится та под его могучей десницей. И Черниговский Великий князь Михаил, на чьей сестре женат Юрий Ингоревич не поспешил с помощью… Вот и стоят теперь татары под стенами. И рушат стены эти. И к вечеру, если верить Гунчаку, эти стены обрушат. А дальше… Гибель? Гибель всех от старого до малого? Да. Если верить Гунчаку. Да и не только половецкий хан об том рассказывал.

Нарушил тяжелое молчание все тот же Прозор.

— Вот чего еще хотел сказать тебе, боярин, — он примолк, вроде колеблясь, стоит ли продолжать.

— Ну, говори уже, если начал, — поторопил инока Ратислав. Сердце его зачастило в предчувствии каких-то важных для него лично известий.

— Были в нашей обители в самом конце осени монахи из угров. Подданные короля Белы, — наконец заговорил Прозор. — Принял их и Великий князь, но долго с ними не разговаривал — не до того ему было. А у нас в монастыре они гостевали почитай, целую седмицу, отдыхали, отъедались. Говорил я с ними часто и подолгу. Досталось им их путешествие недешево — прошли они от своего королевства все поле дикое. Дошли, почитай, до самого Каменного Пояса, до южных его предгорий. Искали там земли предков своих. Знаешь, нет ли — угры в стародавние времена вышли как раз из тех мест. Говорят, нашли там людей своего языка. Но я сейчас не об том.

Прозор снова замолчал, крутя в руках пустой кубок, и на лице его было написано сожаление о затеянном разговоре. Ратьша забрал кубок из рук монаха, наполнил ставленым медом, пододвинул к нему, потребовал:

— Сказывай дальше.

— Так вот, — вздохнув, неохотно продолжил Прозор. — На обратном пути они попались татарскому разъезду и были доставлены в стан предводителя монгол Батыя. Их не обидели. Обогрели, накормили. Сам Батый принял их, долго расспрашивал о том, о сем. Потом, снабдив припасами и дав деревянную пайцзу, отпустил восвояси. Пайцза, это…

— Я знаю, — перебил Ратислав. — Реки далее.

— Знаешь, так ладно, — кивнул монах и отхлебнул из кубка. Потом, видно окончательно решившись, сказал. — Пока гостевали угры в татарском стане, был к ним приставлен человек. Не из последних в орде — серебряная пайцза висела у него на шее. Вхож был в шатер самого Батыя. Происходил он родом из наших — русских, притом, рода не простого — княжеского. Звали его татары нойоном Галибом.

— Что! — Ратьша аж привстал со своего места. Ты хочешь сказать…

— Не знаю! — поднял ладони Прозор. — Не знаю… — Он опустил голову, сложил руки на столешнице. Опять помолчал чуток. Потом сказал глухо. — Но, посуди сам: имя, возраст тоже подходит, внешность… Я подробно расспросил монахов. Все сходится.

— Так убийца моего отца жив… — раздумчиво протянул Ратислав после долгого молчания. — Не сгинул в степи и находится в стане наших врагов. Наверное, помогает им. Советует… А уж не он ли… — внезапная догадка вспыхнула в сознании Ратьши. — Не он ли надоумил Батыя убить Федора. И про жену его греческую царевну рассказал?

— Все может быть, — кивнул Прозор. Но тут же спохватился. — Только не наверняка все это. Должен понимать. Может и не Глеб то вовсе.

— Да, нет, — покачал головой Ратьша. — Он это. Чую сердцем.

— А коль и так, — ерзнул на скамье Прозор. — Не добраться нам до него в сердце стана татарского. Потому и говорить тебе о нем не больно-то хотел — чего зря душу терзать местью несбыточной.

— Несбыточной? — криво улыбнулся Ратислав. — А вот это поглядим. Не все ж время он в шатре сидит. Куда-то да выезжает по поручению господина своего. Тем паче, теперь, когда зорят его отчую землю. Чаю, часто нуждается сейчас Батый в советах и помощи его.

— Что верно, то верно, — согласился Прозор. — Да только в осаде мы, помнишь?

— Осада не вечно длиться будет.

— Это — да, — кивнул монах. И добавил совсем тихо. — Вот только чем она кончится…

Глава 25

К полудню хашар закончил выкорчевывать надолбы и начал заваливать рвы. В тех местах, где в скором времени должен был начаться приступ. Узнав об этом, Ратьша со спутниками снова поехал к напольной стороне города. Поскольку обстрел этого участка начался раньше, то и разрушений здесь было гораздо больше. Камни часто залетали и в сам город. Еще на подъезде к стене стали попадаться разрушенные постройки и проломанные заборы. Несколько обломков известняка — снарядов из пороков, лежали прямо на улице. В бревенчатой мостовой видны были выщерблины от них.

Сама стена, когда к ней подъехали, произвела удручающее впечатление. Вернее, те ее участки, которые подвергались обстрелу. Заборола третьего яруса, да и вся его верхняя часть были снесены. Бревна и доски усеивали все пространство вокруг этих мест. Бутовка из глины и камней, заполняющая внутренность стенных срубов, разбросанная ударами татарских снарядов, покрывала снег рыжим прахом, издали похожим на кровь. Защитники, которые должны были отражать приступ, скрывались в осадных клетях — им пока разрушение от снарядов не угрожало. На стене оставались редкие стражи, которые хоронились на необстреливаемых участках.

С собой на стену Ратьша взял только Годеню и Гунчука. Полезли, само собой, туда, куда камни не летели, но поближе к месту будущего приступа. Там, где сейчас работали невольники. Надо было получше рассмотреть, что и как.

Внизу у подножия вала царила суета. Невольники, закончив с надолбами, заваливали ров. В основном плотно увязанными вязанками хвороста, которые подтаскивали из-за городни, возведенной в предыдущие сутки. К городне хворост подвозили на татарских большеколёсных телегах из леса. Здесь его связывали. Женщины и выжившие подростки. Ко рву же связки подтаскивали мужики. Несли сюда они и мешки с землей, которую набирали в большой яме, выкопанной неподалеку от города. Мешки не бросали в ров, опорожняли и несли обратно, чтобы наполнить новой порцией земли.

Хоть невольники и едва таскали ноги, дело у них, благодаря многолюдству, спорилось — ров был уже завален где-то на треть. Посмотрев вправо-влево, Ратислав увидел, что то же самое происходит вдоль всей напольной части стены. Вернее, на участках ее, намеченных осаждающими для приступа.

Обстрел татары и не думали прекращать.